Париж и Цветаева

Парижская жизнь эмигрантов
для многих — грошовый обед
в кофейнях дешёвого ранга,
где слышно «бонжур» и «привет»,

где  горькая жизнь заливалась
рубиновым кислым бордо,
и шатко, и валко шагалось
обратно в измятом пальто

на съёмно-чужую квартиру
года в нищете доживать,
неметь от хозяйских придирок,
швыряя счета под кровать.

Марине в Париже нет места:
здесь жизнь из числа дорогих,
судьба, как хозяйка из теста,
всё новые лепит долги.

Она поселилась в Клама́ре,
и Мёдон, и Ванв был знаком —
везде только ветер в кармане
и в горле — из горечи ком.

В стихах не затёртая правда
стонала и билась строкой,
и всё-таки муза отрадой
являлась над Млечной рекой…

А в Ва́нве (французские дали!)
из мрамора память о ней,
о том, как в Париже рождались
стихи из душевных огней.